Вихрастый принц

Мой старый парк. Покой и запустенье.

Заросшие тропинки. Бурелом.

И солнечные блики рядом с тенью

написаны невидимым пером,

вернее – кистью тайной и прозрачной.

Вот маленький, похожий на манеж,

лужок за домом, вот участок дачный,

окрашенный закатом в яркий беж.

Тут я когда-то бегала ребёнком,

из васильков плела себе венки

и белого упрямого козлёнка

вела пастись на травы у реки.

Соседский мальчик ждал меня у камня,   

цветы кувшинок - только и всего -   

носил весной, богаты ими плавни.

Что ж я не помню имени его?

Лишь помню куртки выцветшую байку.

До поцелуев было далеко.

Но сердца стук о рёбрышки, под  майкой

острее был, чем битое стекло.

Объятия? Какое там! Боялись

мы даже взглядов, равнодушный вид

изображая. Тех свиданий завязь

в моей душе никак не отболит.

И рано утром, открывая ставни,

мне весело и грустно оттого,

что в жизни был тот мальчик возле камня –

вихрастый принц из детства моего.

Встреча на Куршской косе

Потомок жестокого гунна,

забывший, как выглядит меч,

вдоль Неринги ходит, по дюнам.

И трогает тайные струны

его незнакомая речь.

Курортные пляжи не строги,

смешенье народов и лиц,

красивые бёдра и ноги.

Какие уж тут недотроги?

Тут времени мало, тут – блиц.

И я, леденея от страха,

ловлю его сумрачный  взгляд,

как образ, восставший из праха.

И кровью запахла рубаха,

и странен цивильный наряд. 

Не он  ли пожаром набега,

хмелея от быстрых побед,                                                                                    

гнал пленниц босыми по снегу,

впрягал самых сильных в телегу,

в их чреве оставив свой след?  

Не стрелы летят над песками,

не ворон рисует круги, -

тут всё, что копилось веками,

в могилах лежит между нами.

Живым тут не видно ни зги.     

Под сенью церквей и мечетей          

Не помнят ни Рейн ни Урал,                    

как плакали скифские дети.

На пиках ушедших столетий        

поблек агрессивный оскал.                      

Лишь генная память, как руны,

как сердца пробитого течь,

хранит очень многое втуне – 

и эти сыпучие дюны,

и предков исчезнувших речь?      

Маме

Мой путь домой был легче и короче,

когда стремясь сквозь толщу прошлых лет,

сквозь мрак и холод самой лютой ночи,

в твоём окне мерцал тревожно свет.

Была ли я обижена на что-то,

ты ласково, пока была жива,

умела все печали и заботы

рассеять, словно зёрна, на слова

своей любви. 

                          Как много лет в квартире

ждала меня родимая душа,

для коей я в холодном этом мире

была в любых нарядах хороша.  

И слёзы, высыхая на подушке,

сменялись, как листки календарей

на блики счастья, ёлочной игрушкой

повисшие на ветках декабрей.

Казалось мне, что это будет вечно.

Бесценное не ценится вполне.

И вот теперь ты мчишься пылью млечной

в заоблачной неведомой стране.

И путь домой намного стал длиннее.

Смотрю на окна – как они темны!

А память, сколь ни кутайся, не греет,

И горек чай от привкуса  вины.

изображая. Тех свиданий завязь

в моей душе никак не отболит.

И рано утром, открывая ставни,

мне весело и грустно оттого,

что в жизни был тот мальчик возле камня –

вихрастый принц из детства моего.

Прикарпатье

Курортное местечко Трускавец –

мой новый друг и старый соплеменник!

Твоих лесов распахнутый дворец,

в грибных дождях намокший можжевельник,

среди ветвей роскошной белки хвост,

на мшистом пне пугливая синица,

дубы и грабы, сосны в полный рост –

рай на земле. Здесь хочется молиться.

Но тут, в лугах террасовых равнин,

иных святынь на стенах храмов лики,

и горечь трав в рецептах местных вин,

брусничный цвет и привкус ежевики.

Простой же люд приветлив, как нигде,

встаёт к трудам, как птицы, спозаранок.

Тут девушки, бегущие к воде,

как маки на узорах вышиванок.

Тут говор свой. В предгориях Карпат

струится он в долинах и в Полесье.

Тут чистый дворик с мальвами у хат

и вечер, будто сотканный из песен. 

*   *   *

Сползает день на донышко заката.

Ещё чуть-чуть и алчный горизонт

поглотит солнце. Розовым стакатто

допишут блики тающий экспромт.

И смуглый вечер будет слушать Баха,

метнув на небо звёздное колье.

И я вдохну неповторимый запах

твоих объятий в скошенной траве.

Неужто я когда-нибудь забуду

на клевере настоянный сюжет?

Иль в приступе писательского зуда

введу его в рассказ или сонет?

И, раздробив небес подарок царский

В прищурах любопытствующих глаз,

бесстыдная, предам всё  то огласке,

что было предназначено для нас.

Давай молчать, мой ласковый дружочек,

молитвенно внимая лишь тому,

как с тополя, проклюнувшись из почек,

пушинки поднимают кутерьму.

как прыгает встревоженный кузнечик,

шуршит сухой травинкой муравей,

как я в тебя впадаю сотней речек

со всею силой слабости своей.